Петербург, осень 1806 года.

-- Ваше сиятельство!.. Ваше сиятельство, куды ж вы в этаком-то виде?!– запричитал одетый в форму служащего театра бородатый мужик.
  Но красавец обер-офицер Сумского гусарского полка уже одолел пролёт лестницы и ворвался в ложу № 2.
-- Я, право, вне себя, я чуть с ума не сшёл:
   Я нонче Петербург совсем другим нашел!
   Я думал, что весь свет совсем переменился:
   Вообрази - с долгом Никольский расплатился…– изменив имя в знаменитом Давыдовском стихе, объявил на весь зал гусар.– Гуляем, господа офицеры!
  Однако на возглас бравого вояки обернулись, не только находившиеся в ложе № 2, но и все остальные зрители и даже некоторые из актёров.
-- О!.. Pardonnez!– изящным жестом подкрутив чёрный ус, извинился опять же на весь зал мужчина.
-- Воронской, чего ж вы так кричать изволите?– шикнул на графа один из четверых обитателей ложи, бывших, по всей видимости, однополчанами.
-- La dette?.. Никольский вернул долг?!– изумился второй, поднимаясь со стула.– Il faut feter cela!
-- К цыганам, господа!– поддержал третий.
  Через минуту все пятеро гусаров покидали театр, так и не досмотрев спектакля, гастролирующей французской труппы «La fleur de lune».

-- Для мамзели Камиллы Гилем!– внося в гримёрную огромную охапку белых роз, объявил седой лакей.– Господа просят соизволения войти!
  Молоденькая актриса лет шестнадцати-семнадцати, сидя перед зеркалом, продолжала медленно расчёсывать волосы, словно и не заметила появления старика, работавшего при театре уже полвека.
-- Я упреждал, мол, не принимаете во время антракта, а оне знай посылают…– начал причитать лакей.– Так чего?.. Сызнова втолковывать то же?..
-- Прохор, голубчик!– обратилась к старику девушка, причём её лёгкое французское гравирование придавало голосу такой очаровательный шарм, что лакей таял прямо на глазах.– А что за грубиян едва ни сорвал спектакль в третьем акте?
  Старик присел на пуф и расплылся в беззубой улыбке:
-- Дык это ж кажный знает… их сиятельство граф Воронской!.. Оне завсегда чудят! Прошлым разом на кобыле во входную залу въехали! Мамзели многие так и попадали…
  Девушка даже обернулась, позабыв о своём занятии:
-- Как на кобыле?.. Для чего?!..
  Старик пожал плечами, продолжая держать перед собой огромный букет.
-- Кто ж поймёт эти господские забавы? Вот и те двое, что принять просят, из энтих же…
-- После спектакля пусть приходят, сейчас не приму,– категорично объявила актриса.– А цветы, дружочек, поставь в вазу…
  «Дружочек», «голубчик» и подобные ласковые обращения были для Камиллы пока что диковинными, и она старалась почаще вставлять их в свою (кстати, довольно сносную) русскую речь.

-- Богиня! Совершенство! Мы с братом восхищены!– восторженно распалялся молодой человек, на вид юноша девятнадцати годов, но со слишком уж оценивающе-опытным взглядом для своих лет.– А романс в пятом акте диво как хорош! Я никогда не слышал такого красивого исполнения! Мадемуазель Гилем, вы покорили всю петербургскую публику и навсегда разбили сердца мужчин! В том числе и моё бедное сердце… Теперь оно принадлежит вам!
-- Благодарю, господа,– с улыбкой ответила Камилла.
  К комплиментам юная актриса уже успела привыкнуть за последний месяц, проведённый в Петербурге, но пока не настолько, чтобы устать от них. После спектаклей она обычно принимала одного-двух поклонников, но только тех, кого Прохор «выгонял» не менее трёх раз (так уж было заведено у старика). Иногда Камилла позволяла кому-нибудь из них пригласить её на прогулку поутру или послушать оркестр в саду вечером, когда у неё не было спектакля. Но не слишком часто: во-первых, чтобы блюсти свою репутацию, а во-вторых, потому что директор «La fleur de lune», её дядя, был человеком весьма своевольным и частенько впадал в гнев, если актрисы уделяли поклонникам больше времени, чем репетициям. Вообще-то было и третье обстоятельство, но Камилла предпочитала о нём не думать…

  В 1796 году Сумской лёгко-конный полк был переформирован в гусарский, и с этих самых пор граф Воронской и состоял здесь на службе. К 1806 году он дослужился до чина IX класса - ротмистра. Теперь он командовал одним из десяти полковых эскадронов, но продолжать лихо лететь вверх по карьерной лестнице мешал взбалмошный характер и скверная привычка говорить начальству всё, что думает. Впрочем, нынешнее положение его ни сколько не тяготило - тридцатилетний красавец обер-офицер числился в высшем свете завидным женихом, и умело разбавлял служение государю балами и шумными гулянками с сослуживцами. Кстати, именно числился завидным женихом, поскольку поймать его в сети не могли ни богатые невесты, ни знатные, ни пригожие. Зато с замужними дамами Воронской водил не малые знакомства, вследствие чего, ему приходилось и не раз выяснять отношения с их мужьями на дуэли.
-- Ваше сиятельство!.. Владимихалыч!..– тормоша графа за плечо, бурчал денщик.– Подымайтеся!.. Сами ж просили разбудить в восемь! Уж четверть часа прошло!.. Да что ж за напасть-то такая?! Ведь ругаться потом будете, что не растолкал!
-- Отстань, Данила! Только лёг…– переворачиваясь на другой бок, отмахнулся Воронской.
-- Да как же-с?!.. От цыган-то в полпятого вернулись! Тогда и приказали будить вас в восемь!
-- Мы с Зубарем ещё в карты перекинулись… Кстати, его денщик должен сегодня привести коня, проигрался Серж…
-- Опять?– всплеснул руками Данила.– Он же третьего дня отыграл своего коня назад!.. Чего животное туда-сюда гоняете? Нельзя словно на деньги играть? Уж весь полк над вами смеётся… А Делянов, говорят, недоволен шибко!
-- А-а-а… пусть с ним,– продирая глаза и потягиваясь, ответил ротмистр.– Слушай, а что там у нас с деньгами, м?
  Денщик насмешливо фыркнул:
-- Те, что матушка вам дала, спустили-с в прошлое воскресенье-с, помните?.. А те, что Никольский вам вернул - вы ж вчера на цыган всё и потратили-с!
-- Да, цыгане славно вчера повеселили нас,– придаваясь воспоминаниям, расплылся в улыбке граф.– Особенно та девчонка с огромными чёрными глазами, ммм!
-- Угу, она-то из вас последние деньги и вытрясла!
-- Ерунда, наживём ещё!.. Лучше скажи, чего там с сегодняшним вечером?
-- Знамо чего - маскарад у барона Солницкого!.. Зубарев и Гожка сказали, чтоб вы к десяти вечера готовы были, они зайдут. В парадных мундирах пойдёте… А сейчас давайте подымайтесь, к полковнику вам надо.

  Самый популярный костюм среди женщин на маскараде оказался, конечно же, домино. Мужчины, как и полагалось, не рядились вовсе, в лучшем случае надевали простые чёрные маски. Большинство военных было в вицмундирах "царского цвета", но офицеры сумского гусарского полка без исключения явились как на парад: серые доломан и ментик с красным воротником и обшлагами доломана и чёрным мехом ментика; красные чакчиры с узкими лампасами из серебряного галуна и со сложным «гусарским узлом» из шнура такого же цвета; низкие узкие ботики с фигурным вырезом и кисточкой в нём; кивер, разумеется, с султаном из заячьего меха; красная ташка с белой отделкой и серый пояс-кушак.
-- Вольдемар,– обратился к Воронскому Зубарев (тоже ротмистр и его закадычный друг),– не пропадай сегодня после бала! Я должен своего Бурана отыграть!
-- Делянов ругался, сказал, что запрещает нам с тобой играть в карты на лошадей и оружие, мол, полк посмешищем стал, а мы с тобой развращаем молодых офицеров,– хмыкнул граф, внимательно разглядывая танцующих и отыскивая для себя предмет любви на этот вечер.
-- Ничего себе развращаем! Да они поболе нашего играют!
-- Казначей не досчитался 20-ти пик и полсотни штуцеров…
-- А причём здесь мы?– удивился Серж.
-- А кто по весне велел Захарке сменять их на пятнадцать ящиков шампанского?!
  Зубарев расплылся в добродушной улыбке:
-- Но тогда ведь такой повод был… Нет, я непременно должен отыграть сегодня Бурана!
-- Ты ж и так на нём сюда приехал,– пожал плечами граф.– Какая разница, в чьих конюшнях стоит жеребец?
-- Ну, не скажи… Мой мухортый - украшение эскадрона (пожалуй, даже всего полка) и стоять должен только в наших конюшнях!
-- Зато в наших он себе невестушку приглядел!
-- Когда успел, подлец?!
-- Господа! Господа!.. Что ж вы всё о картах, лошадях да оружие?– одернул товарищей, стоящий рядом корнет.– Мы же на бал пришли!
-- Ах, Гожка, мал ты ещё,– потрепал по плечу однополчанина Серж.– Вон гляди, как Воронской выглядывает себе добычу! Прям ястреб перед атакой!.. А мужские разговоры нам, что быку красная тряпка!
  В этот момент в зал вошла молоденькая красивая девушка в сопровождении сразу двух кавалеров.
-- Ого! Кто это с Донховскими?– поинтересовался у Сержа Владимир.
-- Ты что, с похода вернулся?! Это ж мадемуазель Гилем - звезда парижской сцены!
-- Что-то она очень юна для звезды,– с сомненьем заметил граф, приосаниваясь и поправляя ментик.
-- Слышал бы ты, как она поёт!
-- Услышал бы,– подхватил Гожка,– кабы не утащил нас всех вчера из театра!
-- Да она уж три недели как в Петербурге…– начал было объяснять Зубарев, но Воронской, не дослушав, направился к девушке.
-- Comte Voronskoi,– кивнул он, представляясь даме.– La mademoiselle, permettez dinviter a la danse?
-- Мадемуазель, пришла с нами,– запальчиво ответил младший из братьев Донховских.
-- Я видел,– улыбнулся граф, не спуская глаз с девушки.– La mademoiselle?..
-- Kamilla Gilem,– протягивая руку, улыбнулась в ответ актриса.
-- Я повторяю, что мадемуазель, пришла с нами и уйдёт тоже с нами!– процедил юноша.
-- Пожалуйста-пожалуйста,– кивнул ротмистр, с наглыми огоньками в глазах разглядывая соперника,– но танцевать она будет со мной!
  Незадачливый кавалер схватился за перчатки, висевшие на поясе, но старший брат вовремя удержал его:
-- Не стоит!.. Из-за какой-то певички…
  Граф измелился в лице.
-- Действительно, не стоит!– сухо процедил он.– С хамами я не дерусь на дуэли!
  С этими словами Воронской врезал в челюсть сначала одному сопровождающему, а затем и второму.
-- Бежим?– улыбнувшись, предложил ротмистр, протягивая девушке руку.
  Камилла, словно завороженная, безвольно вложила свою ладошку в ладонь мужчины.